Осенний крик моды

[bujhm]

Примерно два года назад, ещё до Всей Этой Херни™ мы с Городецкими путешествовали по Америке. Отважными гаттерасами мчались по обледенелой трассе Бостон-Чикаго, любопытными паганелями проваливались с головой в мокрый подрост гигантских секвой, охреневшими левенгуками рассматривали хипстеров на предметном стекле Силиконовой долины. Ту экспедицию я до сих пор вспоминаю с восторгом и содроганием.
И была там одна история, которую я, конешно, уже не раз рассказывал, но которая, однако, получила недавно своё логическое завершение.

Дело было в Коннектикуте. Стояла ещё мягкая американская осень, со всеми оттенками красного. Мы жили в прекрасном лесном домике, где можно было с утра шуршать солнечной палой листвой, не сходя с веранды. В ста метрах от дома в лесу начинались горы. Ну как - горы, это была просто отвесная скальная стенка, достаточно разрушенная, чтоб на неё можно было вползти, цепляясь за корни и вытирая коленками склоны. Но и достаточно высокая, чтобы там наверху набраться героической эйфории от её покорения. В таком состоянии хорошо цитировать Бродского:

"Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута..."

И далее по тексту - всю эту высокую трагедию про бедного ястреба, который не рассчитал свою мощь, упал в небо и развалился на составные части. Мы с Городецким пялились вверх, искали, где там в безмерной сини летает это существо и орёт нечеловеческим голосом -

"Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо..."

И вот в этом высоком состоянии на верхней полке этой коннектикутской горы мы нашли два огромных пера. Надо ли объяснять, что мы не стали раздумывать над их атрибутированием! Разумеется, это были те самые составные части поэтического образа Бродского, которые свалились с неба!
Поначалу мы хотели воткнуть их себе и в таком виде выступать с концертами - как бы разделяя стремления и отвагу коннектикутского ястреба. Но потом решили держать отдельно, а то ещё растрепятся. И вот мы бережно хранили эти перья всю экспедицию и в итоге привезли в Москву как дорогую реликвию.
В Москве мы встретились с Женей Кобликом, знаменитым орнитологом, и торжественно показали ему эти два пера.
"Ага, индюк" - как бы между делом заметил Женя и перевёл разговор на другую тему.
Но Бродский не писал "Осенний крик индюка"! Это был ястреб, мы точно знали.
Но, конешно, теперь вставлять себе эти перья как-то расхотелось.

Перья хранились долгое время у меня в Гиперионе, среди иных артефактов со всех концов земли, и старательно не попадались мне на глаза. Как вдруг однажды мне написала Женя Городецкая, дочка Олега. Сбивчивое и многословное её послание сводилось к тому, что ей срочно нужны перья, а у тебя есть, я знаю!
Какие перья и на кой тебе они? - удивился я.
Перья Жене нужны были, чтобы сделать Костюм Первобытного Человека. Им задали такое домашнее задание по природоведению, а сдавать надо уже послезавтра.
Не сразу я вспомнил про те два пера, памятник нашей любви к поэзии - но да, Женя именно их и имела в виду. И разумеется, у меня не было никаких причин ей отказывать. Немедленно всё задвигалось, сложилась логистика с мамой и папой - и уже на следующий день перья этой аутентичной американской птицы пошли в дело.
В итоге на сборе всех Первобытных Человеков Женя блистала как звезда. Ибо она была единственной, чью Первобытность неоспоримо доказывали два длинных пера над головой, равно как и прочий наряд, созданный помутневшим от бессонницы маминым гением. "Иди, женщина из племени Коннектикутского Индюка! - так напутствовала Женю с утра мама. - И возвращайся с пятёркой!"
И Женя таки вернулась с пятёркой.
И разве это не самая лучшая судьба для составных частей мифического ястреба, вдохновителя многих людей искусства?